 |
|
 |
|
|
|
|
Правозащитник Алексей Козлов о том, почему новая волна репрессивных законов потенциально касается любого гражданина Российской Федерации – и о трудностях, с которыми столкнется в связи с этим гражданское общество.
2019 имеет все шансы запомниться в России как год насилия и борьбы с ним. Выкручивание рук на московских бульварах, издевательства в судах, побои и убийства за закрытыми дверьми: весь год мы были свидетелями того, как власть – и те, кто себя ею возомнил – покушалась не только на достоинство, но и на саму жизнь самых обычных людей. Насилие сделалось узаконенным и повсеместным. Но и ответ на него стал организованным, профессиональным, быстрым (не в последнюю очередь благодаря новым технологиям).
Проект openDemocracy поговорил с правозащитником и главным редактором портала Article20.org Алексеем Козловым о том, как государство планирует внедрять репрессивные механизмы, заложенные в принятые в прошлом году законы, – и о том, как гражданское общество учится себя защищать в новых условиях.
Как на ваш взгляд выглядят итоги 2019 года в российском законодательстве и правоприменении?
Этот год был знаменателен принятием какого-то фантастического количества законов, которые непонятно как будут исполняться. Часть из них – как закон об индивидуальных иностранных агентах – заточена под конкретные индивидуальные преследования. Это совершенно новое слово в "законотворчестве" и в возможных последствиях для критически настроенных граждан.
С точки зрения процессов, в целом связанных с реализацией прав человека в России, главные итоги – это, конечно, московские протесты и связанные с ними сюжеты, от уголовных дел до штрафов, и так далее. Это новый феномен, хотя и связанный движением "За честные выборы" по своим фундаментальным принципам – ведь возмущение было именно по поводу выборной процедуры. Но неожиданно это возмущение мобилизовало достаточное количество участников, показав, что есть соответствующий потенциал, что не все закончилось "болотным делом".
Помимо прочего, можно говорить о том, что появились новые гражданские институции. В случае с "болотным делом" система защиты и поддержки обвиняемых формировалось достаточно длительное время. В случае же с "московским делом" практически мгновенно образовалась группа поддержки, которая занимается информационными процессами; мобилизовались наблюдатели на суды; информация очень быстро, очень актуально и очень активно распространяется. Группа "дела 212" раскручена в сети, выражение "московское дело должно быть прекращено" стало мемом и так далее. Всего этого в таком масштабе в 2012 году не было.
Чем можно объяснить такой слаженный, можно даже сказать, профессионализированный ответ на инициативы государства? Что изменилось за 8 лет?
Ну, во-первых, начиная с "болотного дела" и до сегодняшнего дня шла масса процессов, в ходе которых достаточно большая группа людей получила соответствующие знания и опыт. В Москве появилась Школа общественного защитника – там учат, как защищать обвиняемых по административным делам, не связанным со свободой собраний. Изменилась и информационная работа: прогрессивные журналисты уже перестали делать откровенные ляпы, вошли в тему. Собственно, мы наблюдаем активное участие самих журналистов в протестных акциях. Журналисты и сами выходят на митинги, и занимаются их освещением в прессе. При этом они акцентируют внимание на тех деталях, которые интересны именно с точки зрения прав человека: соблюдение процедур, применение спецсредств и т.д. и т.п. То есть то, о чем мы говорили с момента начала нашей мониторинговой деятельности по свободе собраний, постепенно становится нормой. По крайней мере Москва и Петербург в этом смысле очень сильно выросли. И этим нужно заниматься, нужно образовывать журналистское сообщество.
Репрессивные действия властей – будь это арест организаторов, задержания и т.д. или давление на независимые НКО – сами по себе уже вызывают мгновенную реакцию. Ни для кого уже не является чем-то странным ходить наблюдателем на суды, потому что несмотря на то, что многие решения судов по-прежнему штампуются и повлиять на них невозможно, там сформирована уже совершенно иная атмосфера – не брошенности отдельного человека или организации перед системой, а солидарного участия, возможности освещения этого процесса с разных сторон, с множества разных позиций.
Это все позволяет говорить о том, что складывается новое поле активности, где любой пострадавший имеет возможность найти как солидарную поддержку, так и финансовую (сбор средств на штрафы, например, уже стал общим местом). Человек не должен чувствовать себя брошенным на произвол просто потому, что он решил высказать свое мнение по поводу тех или иных действий властей. В столице или не в столице – это уже другой разговор.
Но одновременно с этим мы наблюдаем и попытки государства контролировать граждан индивидуально.
Да, был принят целый корпус законов, в том числе, вся регуляция интернета. Часть из этих законов совершенно абсурдные и невыполнимые, например, законодательный акт о деанонимизации мессенджеров через привязку к телефонному номеру (по факту – к паспортным данным) пользователя. Это полный абсурд, потому что больше половины мессенджеров не привязаны к телефону. Или возьмите закон о необходимости предустановленными российского программного обеспечения на все продающиеся в РФ устройства. Непонятно, как он будет исполняться, но он дает возможность использовать его в репрессивных целях. То есть законодатели получили команду о том, что надо регулировать эту сферу, но так как большая часть из них только очень приблизительно представляет себе, что такое интернет, что такое цифровые свободы и как там все устроено, то они как умеют, так и пытаются регулировать.
Если следовать букве закона об индивидуальных иностранных агентах, то можно привлекать к ответственности практически каждого второго пользователя интернета: все распространяют контент тем или иным образом и являются средствами массовой информации, поскольку имеют неограниченная аудиторию. Неважно, что у тебя 20 подписчиков – теоретически, твою страницу могут посмотреть все желающие. Значит, ты уже СМИ.
В этом же законе заложено требование к гражданину, признанному иностранным агентом, зарегистрировать собственное юридическое лицо, дабы это юридическое лицо уже и выполняло функции иностранного агента. Это феноменальный абсурд, поскольку зарегистрировать юрлицо – это не подать заявление в реестр, это не подписать какую-то бумагу, а это – осуществить ряд разных процедур, связанных с затратами, и при этом, возможно, еще и получить отказа. Минюст ведь в половине случаев на запросы о регистрации некоммерческих организаций попросту отказывает. Ты бы и хотел выполнить этот закон, а тебе говорят "нет", приходите еще раз, а это опять деньги…
Кроме того, в этом законе есть еще один момент, который заключается в том, что если тебя признали индивидуальным иностранным агентом, то с этого момента автоматически все организации, в учреждении которых ты принимал участие, объявляются иностранными агентами. В этом случае не имеет значения их форма – ООО, автономная некоммерческая организация, фонд – все, что было зарегистрировано и в чем ты был учредителем, даже и давно проданная организация, где давно другие акционеры, получают клеймо. Это бесконечная возможность собирать дань с совершенно случайных организаций.
Какая здесь заложена логика – материальная или политическая?
Я думаю, что и то, и то, но материальная в первую очередь. Граждане России становятся новым ресурсом, и благодаря новым законам государство может регулярно получать дополнительные средства путем штрафов как индивидуальных лиц, так и организаций, являющихся иностранными агентами. Это практически невозможно остановить по той причине, что, если организацию еще можно закрыть, то если тебя как гражданина признали иностранным агентом, то из закона не следует, как ты можешь перестать им быть.
То есть реабилитироваться невозможно?
Понятен механизм признания иностранным агентом организации, где есть учредитель, получающий средства из-за рубежа. Через год после не-получения каких-либо иностранных денег и соответствующего подтверждения со стороны минюста, ее можно закрыть. Но что делать самому учредителю, чтобы перестать быть иностранным агентом лично, совершенно непонятно – кроме как отказаться от любых источников иностранного финансирования… При этом, таким источником может быть все что угодно. Например, ты играешь в онлайн казино, сервер которого расположен не в Российской Федерации. В этом случае твой выигрыш – это иностранные деньги. Ты можешь не работать ни на какое-то там СМИ или другую организацию за пределами Российской Федерации, этого достаточно.
Подводя промежуточный итог всему сказанному, новое законодательство касается вообще всех. В этом его принципиальная новизна, потому что оно касается любого гражданина Российской Федерации потенциально. Не только политически активных граждан, не только правозащитно активных, работников НКО, но по существу любого пользователя интернета… Кроме того, конечно, если мы говорим о том, что вот человек-учредитель с клеймом иностранного агента ставит под угрозу всю организацию, то мы говорим и об угрозе для малого и среднего бизнеса.
При этом надо сказать, что происходят какие-то странные вещи, казалось бы, прямо противоположные основному мейнстриму репрессивных законов. Наши власти приняли закон о социальном предпринимательстве и уже который месяц бьются над законом о домашнем насилии (пока безуспешно). Как сочетаются эти разные повестки?
Сам по себе закон о статусе социальных организаций важен и нужен, но встает вопрос о том, каким образом он будет использоваться. Потому что если это очередное ограничение для своих и не своих, и ограничения на соответствующее финансирование, то функция этого закона будет, скорее, репрессивной. Очевидно, что перед социальным организациям, чьи основные доноры находятся за рубежом РФ, четко поставят ультиматум: если ты хочешь продолжать оставаться социальной организацией – то от иностранных денег отказывайся.
В России и без того существует раскол между правозащитными и социальными организациями. Как новый закон скажется на этом конфликте?
Я считаю, что государство активно использует этот раскол, пытаясь выдавить правозащитную составляющую из социальных организаций. И текущая редакция законов направлена именно на то, чтобы социальные организации занимались узко социальными вопросами. То есть вы должны заниматься, например, правами инвалидов, но не должны говорить о том, что закон об инвалидах не соответствует международным нормам и его надо изменить. Потому что это политическая повестка. Конечно, это абсурд. С точки зрения такой организации, понятно, что необходимо как законодательное регулирование, так и его реализация. Можно принять прекрасный закон, но он будет саботироваться на местах. Для социальной работы это тупик, поскольку она очень во многом зависит от бюджетных денег. Поэтому я здесь однозначного позитива не вижу. Закон будет принят, но все зависит от того, какая будет практика. Если вдруг, вдруг! – она окажется позитивной, я могу только поаплодировать. Но я в этом сомневаюсь.
Если брать закон о домашнем насилии, с одной стороны, очень хорошо, что началась дискуссия началась по этому поводу, хорошо, что она гораздо более масштабна, чем та дискуссия, которая возникла по поводу декриминализация домашнего насилия. С другой стороны, так как все находится в руках 450 людей – членов Государственной Думы – я очень опасаюсь, что стараниями разных, имеющих доступ к этим людям лоббистов, закон не будет отвечать запросам реального общества. Государственная Дума не раз демонстрировала, что способна создавать законы, где один параграф противоречит другому, они нереализуемые и так далее. За последние пять лет юридическая техника ухудшилась в разы. Многие аспекты этого закона сами депутаты не понимают, и смешивают там и семейный кодекс, и чуть ли не ЛГБТ-пропаганду. Ну и, кроме того, вполне возможно, депутаты и туда могут вложить репрессивную функцию для использования ее избирательно в случае необходимости.
Если мы хотим лоббировать принятие этого закона, если мы хотим продолжать говорить об этом, если мы хотим создавать соответствующий публичный дискурс, о чем мы должны говорить, чтобы не был принят абы какой закон "под давлением общественности"? Как можно предотвратить использование охранных ордеров в репрессивных целях?
Есть международные документы, к которым можно отсылать, начиная от Стамбульской конвенции и заканчивая опытом Европейского суда по правам человека. Там можно найти вполне адекватные примеры применения запретных ордеров. Это раз. Второе – увы, несмотря на все дебаты в СМИ и в соцсетях, пока нет системы обратной связи. Даже если гражданское общество России консолидируется и скажет: "Вот, мы предлагаем в этот закон включить вот это и вот это, и мы тогда будем считать, что закон адекватен", это вполне может быть проигнорировано. И закон будет про православное домашнее насилие или про что-нибудь еще… Мы вполне можем такое получить.
Кроме того, понятно, что нужно сделать невозможным использование этого закона для репрессий. Но с другой стороны, нужно требовать, чтобы предусмотренное наказание работало. Потому что обратная ситуацию – да, репрессии невозможны, но и система не работает – тоже никому не нужна. Если для получения запретного ордера будет нужен какой-то колоссальный массив бюрократических вещей, от закона не будет толку. Это тонкая такая материя, особенно для Российской Федерации, где эта практика не то что даже отсутствовала, она даже не рассматривалась. На данный момент есть два сюжета: либо – бьет, значит любит, то есть терпи, либо – ты уходишь неизвестно куда от насильника, во многих случаях еще и оставляя ему часть своей собственности. Вот и все. Какие еще варианты? Что еще может сделать пострадавший в этой ситуации? А охранный ордер – это накопительная система, возможность использования штрафов для того, чтобы эту ситуацию тем или иным образом стабилизировать. Хорошо, что эта дискуссия идет, и идет она иногда даже слишком остро, но по крайней мере массы в России узнают, что такое охранные ордера.
Помимо доработки схемы охранных ордеров, необходимо проработать и возможности обращения за защитой в случае реальных случаев насилия. Нужна четкая схема регистрации этих дел и их расследования соответствующим образом, даже, возможно, специально стимулирующая какая-то система. Потому что ситуация на данный момент – обратная: мы имеем массив дел, где пострадавшая обращалась шесть раз, пока ее не убили. И ничего не происходило. Вот это, конечно, как мне кажется, две магистральные темы, которые должны изменить ситуацию, во-первых, что вообще возможна схема охранных ордеров, и, во-вторых, наконец внести в понимание правоохранительных органов, что домашнее насилие – это тоже преступление, а не так, что вы там помиритесь, и мы не будем это рассматривать как преступление.
Как весь этот массив законов скажется на деятельности правозащитников и особенно на деятельности правозащитных организаций в регионах?
Работа правозащитников повсеместно усложнится из-за этих законов. Во многом это связано с появлением большого массива актов, связанных с цифровыми правами. Здесь и практики мало, и специалистов мало, и аналитики мало на эту тему. А использоваться эти законы будут, скорее всего, очень активно – проще сажать и штрафовать людей за их посты в фейсбуке или Вконтакте, чем реальные преступления расследовать и раскрывать. Это весело и быстро, и звездочки за это дают быстрее… Поэтому необходима какая-то новая схема, новый подход, поскольку большая часть пользователей не понимает как это, каким образом, как фиксируется твой цифровой след, как себя анонимизировать. Здесь идет речь не о том, что ты готовишь митинг. Нет, это каждодневная твоя жизнь: ты вошел с утра в фейсбук, увидел интересную статью и репостнул. Ага, оп, есть! Тебе кто-то прислал в мессенджер что-то такое – ага, тоже есть! В какой-то группе в Телеграмме ты что-то прочитал, поставил лайк – вот у тебя начинает накапливаться твое досье, и это совершенно другое измерение для обычных людей, которые попадают в ситуацию, когда они должны помнить, что за каждое такое действие они могут получить проблемы, а некоторые – проблемы даже достаточно серьезного характера. Понятно, что это усложняет задачу защите.
Кроме того, сами правозащитники становятся субъектами применения этих законов...
Да, конечно. Большая часть правозащитников имеют активную жизненную позицию и вполне могут быть субъектами и закона об индивидуальных иностранных агентах, и иных законов. Это очевидно и ресурсозатратно. Начиная с того, что это банальные штрафы, и заканчивая тем, что когда организация начинает защищать сама себя, то она не делает свою обычную работу, не популяризирует права человека, как ни банально это звучит, она не ищет новые источники, она не пишет новые проекты. Характерный пример с "Мемориалом", где три миллиона штрафа, а руководство заседает в судах вместо того, чтобы заниматься какими-то еще вещами. То есть ситуация лучше не станет, станет хуже, и опять же здесь еще, к сожалению, откровенно можно говорить, что будет проблема с кадрами. Она уже есть, потому что активисты активистами, но именно для процессов, связанных с защитой, с анализом ситуации, нужна определенная профессионализация. А при таком уровне репрессий и возможных проблем, если перед молодым человеком стоит выбор: вот туда углубиться или чем-то другим заняться, то мотивация падает. Для этого нужен определенный психологический тип, и не все готовы на это подписаться.
Опять же на этом фоне, несмотря на все проблемы с иностранными фондами и нежелательными организациями, в очередной раз возрастает роль международной поддержки и солидарности. Это если касаться вообще ситуации с правозащитой.
Если касаться регионов, то мой прогноз печальный. Понятно, что есть Москва и Санкт-Петербург, некоторые оазисы и острова активности гражданской типа, например, Перми. Хотя репрессии против пермского "Мемориала" сразу показали, как вообще-то на самом деле немного всего есть. Да, это вызвало волну возмущения и активности со стороны других пермских организаций, и Пермь – прекрасный регион, там два десятка разных организаций, но она уникальна. Где-то – пять организаций, а где-то – три… И если по какой-то причине – вендетта, необходимость получить новую звездочку и так далее – одна из них попадает под удар, то для региона наступает катастрофа, потому что солидарность требует времени и ресурсов. Мы уже наблюдали сюжеты с зачищенными регионами. Кавказ, Краснодарский край – там практически ничего не осталось, руины, часть активистов были под уголовными делами и уехали из-за этого. Какой регион будет следующим – пока невозможно сказать.
В регионах ситуация будет еще хуже, чем в столицах и опять же регионы беднее, меньше возможности собирать на штрафы. Если останется такой же уровень задержаний и штрафов, то часть людей просто не выйдет в следующий раз. Потому что во многих случаях это их полугодовые и годовые зарплаты. Практика показывает, что как раз на данный момент указание – штрафовать за митинги и собрания, а не сутки давать. Сутки – отсидел и ничего, а штраф – это поступление в бюджет. Это очередной повод говорить о необходимости поддержания тех организаций, которые работают в регионах РФ, а не только в столицах и в определенных сферах. Потерять активные гражданские организации легко, а потом их восстановить при условии сложностей и с регистрацией, и со всем остальным, будет гораздо сложнее.
Я бы объявил 2020 год годом правозащитных организаций в регионах. Да, безусловно, столичные организации тоже важны, но почти в любом регионе меньше 10 организаций. С точки зрения огромной территории и количества проблем – это практически ничего. И если и они будут закрыты или сами закроются, потому что нет ресурсов, потому что высокий уровень репрессий, то мы отдадим гражданское общество на откуп прокремлевских организаций, которые понятно чем там будут заниматься. Уж точно не правами человека.
Источник: openDemocracy, 7.01.2020
