Пока в Грузии разогревается уличный протест против второй попытки властей принять закон об иностранных агентах, похожий закон с сегодняшнего дня, 12 апреля, вступил в силу в Кыргызстане. Своим реестром иноагентов в сентябре прошлого года впервые обзавелся Казахстан. Почему такие разные страны от Грузии до Кыргызстана почти одновременно озаботились иностранным влиянием, обсуждаем с научным сотрудником берлинского Центра Карнеги по изучению России и Евразии Темуром Умаровым и журналистом Радио Свобода в Казахстане Крисом Риклтоном.
– Почему эти соседние, но во многом разные страны – Кыргызстан и Казахстан – вдруг решили обратить внимание на иностранное влияние, озаботились вопросом иноагентов?
Темур Умаров: Я бы не стал говорить о том, что это все произошло неожиданно и каким-то образом скоординировано. У каждого политического режима в Кыргызстане и в Казахстане свое собственное расписание, по которому они существуют, и свои временные отрезки, на которых они принимают решения. Поэтому, учитывая, что в Казахстане этот закон был принят все-таки не в сентябре 2023 года, в 2023 году опубликовали первый список, а сам закон существует уже несколько лет. А в Кыргызстане это решение давно принималось, было несколько попыток об этом говорить и почувствовать общественную реакцию на этот закон. И вот в конце концов его приняли. Мне кажется, дело здесь не в координированности действий, а скорее в том, в каком направлении движутся авторитарные режимы. Они понимают, что те условия, в которых они существуют, и то общество, которое у них есть, меняется, оно находит новые способы для борьбы за собственные права, и они таким образом к новым реальностям подстраиваются, и, собственно, это главный мотив.
– Кыргызстан, по крайней мере, для людей, которые наблюдают извне, считался более либеральной страной Центральной Азии, где было больше кислорода, больше свободы, где власть регулярно, часто с помощью улицы, но сменялась: череда разных революций, начиная с «тюльпановой» 2005 года. Почему нынешний президент Садыр Жапаров нуждается в этом законе, зачем он активизировал вопрос об иноагентах?
Темур Умаров: Мне кажется, что то, какое у нас было представление о Кыргызстане, оно немножко ложное, потому что мы воспринимали политическую конкуренцию, которая там существовала, и считали, что это и есть главный фактор демократии в стране. Но в реальности работающей институциональной демократии в Кыргызстане не было. Была вот такая атмосфера, в которой политические элиты друг с другом постоянно конкурировали, спорили и конфликтовали, и вот на этом пространстве существовали трещины, существовал воздух для того, чтобы гражданское общество его, собственно, заполняло. То есть у власти, грубо говоря, не было времени заниматься контролем над обществом, потому что оно было занято борьбой друг с другом. И поэтому сейчас, когда к власти пришел Садыр Жапаров и официально с самого первого дня занимается консолидацией власти в своих руках, это, собственно, сильно бьет по гражданскому обществу, которое до этого пользовалось тем, что у власти не доходят до него руки.
– Крис, иностранный агент в Кыргызстане – это то же самое, что в Казахстане? И как это можно сравнивать с тем, что мы видим в России?
Крис Риклтон
Крис Риклтон: Термин, который сейчас используется в Кыргызстане – это «иностранный представитель». Но, конечно, «иностранный представитель» это как раз и есть «иноагент». В Казахстане такой термин не используется. То есть Казахстан, мне кажется, это страна, для которой достаточно важен собственный бренд международной политики. Они прекрасно знают, что термин «иностранный агент» ассоциируется с Россией, поэтому они это не используют. Тем не менее, они очень хорошо проверяют и контролируют неправительственные организации, которые получают средства из-за рубежа.
– В таком случае, если есть все инструменты контроля, зачем понадобился еще дополнительный из арсенала автократов? Прямая ассоциация, по крайней мере, в странах бывшего Советского Союза, возникает с Россией, где это поле было зачищено, в том числе с помощью закона об иноагентах. Зачем тому же Казахстану, если там был этот закон уже какое-то время, сейчас публиковать реестр иностранных агентов?
Крис Риклтон: Я думаю, в случае с Казахстаном, как сказал Темур, скоординированности нет. Наверное, это была просто попытка не напугать, а, может быть, напоминать этим организациям, что они находятся под учетом. Но они и так знают, что правительство пристально за ними наблюдает, поэтому это, наверное, другой случай. А почему Кыргызстан выбрал такой путь, почему Кыргызстан решил буквально списать – там где-то 90% схожести с законом в России, который приняли в 2012 году… Почему Кыргызстан решил так близко ассоциироваться с российским законом, я не знаю. Возможно, это как раз знак лояльности Москве, потому что, как мы знаем, в данный момент это очень важно для Москвы, чтобы их союзники показали, что они как бы с Россией. И, может быть, больше давления на Кыргызстан, то есть большие рычаги со стороны Москвы, чем на Казахстан. Тем не менее, это не только вопрос российского влияния, потому что, как Темур и сказал, этот закон больше всего выгоден администрации президента Жапарова. Они понимают, что гражданское общество – это некая сила, и они отнеслись к этому сектору точно так же, как к оппонентам, то есть формальным политическим оппонентам, и СМИ, которые формируют общественное мнение. То есть этот термин, который сейчас используется в законе, который администрация президента использует, сами законодатели использовали в Кыргызстане, что НПО формируют общественное мнение, и Жапаров, конечно, хочет, чтобы он и его команда формировали общественное мнение, а не неправительственные организации и СМИ, допустим.
– В своей статье на эту тему вы вспоминали заявление министра обороны России Сергея Шойгу от 27 февраля. Говоря о безопасности, как он выразился, на южных рубежах ОДКБ, он отметил, что западные НПО «значительно нарастили свою антироссийскую деятельность». Это была фигура речи, это был некий сигнал местным элитам или даже руководство к действию?
Крис Риклтон: Да, наверное, как раз сигнал. Конечно, ничего нового в том, что Россия говорит о том, что НПО участвуют в так называемых «цветных революциях», нет. В случае Кыргызстана не очень видно, что они участвовали, как минимум, в 2020 году в революции, которая привела Жапарова во власть, в 2010 году тоже не участвовали, и, насколько я знаю, в 2005 году тоже. Но для России это уже прямая ассоциация, то есть революции в странах-соседях и НПО. Они постоянно делают такие ассоциации, в этом ничего нового. Но, конечно, это также напоминание своим союзникам, своим друзьям, что за ними надо смотреть.
– Темур, а насколько часто политические элиты этих стран Центральной Азии оглядываются на Россию, и как на позиции Москвы повлияла война в Украине?
Темур Умаров: Я бы сказал, что страны Центральной Азии и политические элиты в странах Центральной Азии наблюдают за реакцией Москвы по определенным вопросам. Здесь, конечно, нужно учитывать некую грань, когда мы говорим про влияние в России на политические элиты, что оно не повсеместное и не абсолютное. Но влияние, конечно, есть, учитывая существование долгих тесных связей между политическими элитами стран Центральной Азии и России, учитывая коррупционные схемы транснациональные, которые существуют между режимами стран Центральной Азии и России. Но все же оно не абсолютно. То есть многие вопросы, которые происходят в странах Центральной Азии, решаются самими элитами без участия Москвы.
Влияние войны в Украине на эти отношения было не каким-то огромным, на самом деле, в отличие от того, что можно часто услышать по поводу стран Центральной Азии, что они каким-то образом отдаляются от России и каким-то образом тяготятся вот этой своей зависимостью от России. Учитывая новый статус России как такой токсичной страны, я думаю, связи между элитами все же еще достаточно прочные, и Москва все еще воспринимается как гарант режимной безопасности и режимной стабильности. И в этом плане Россию пока не может заменить для политических решений стран Центральной Азии никто другой в мире.
– В таком случае, заявление Сергея Шойгу об иноагентах, которые разводят там антироссийскую деятельность, – это больше, чем просто слова?
Темур Умаров: Нет, я бы сказал, что заявление Сергея Шойгу – это отчасти попытка продемонстрировать бурную деятельность, создать видимость этой деятельности, а не какие-то реальные, существующие на деле антиамериканские активности. В этом плане, я думаю, что Шойгу сделал это заявление, учитывая, что его, в первую очередь, услышит его аудитория внутри России, а не где-нибудь еще. Во-вторых, мне кажется, что такого рода заявления демонстрируют странам, что как бы существует вот такая парадигма отношений и вот такая плоскость существования отношений с Россией, ее нужно учитывать, но влияет ли это реально на то, что происходит на земле, мне кажется сомнительным. То есть законы об иноагентах принимают не потому что Шойгу говорит, что НПО опасны, а потому что они сами тоже так думают. И в этом плане Москва может только паразитировать на тех мнениях, которые существуют в Центральной Азии, но она не задает эти тенденции.
– А какие иностранные агенты, иностранное влияние вызывают беспокойство прежде всего? Иностранное влияние может быть разным – китайское или даже российское влияние, – или под прицелом в первую очередь получатели западных грантов?
Темур Умаров: Исходя из их реальности, мне кажется, они беспокоятся больше по поводу западных НКО, которые, по их мнению, могут каким-то образом накачивать общество идеями о том, что есть демократия, что за нее нужно бороться, и для того, чтобы ее достичь, нужно, условно, побороть режимы. Собственно, это все, что политические режимы в Центральной Азии, в некоторых странах, и в России, и в Беларуси, например, тоже давно называют попытками организации цветных революций. Мне кажется, фокус основной, конечно, на них. НКО, которые каким-то образом связаны с Россией, Китаем, Турцией и другими странами, в принципе, считаются дружественными. Дружественные – это те, которые не вмешиваются во внутренние дела. В реальности это, конечно, не так, но по официальным позициям это такая субъективная реальность, в которой они существуют. За ними, конечно, никакого контроля не будет. То есть это абсолютно точно понятно, что в первую очередь под закон об иноагентах попадут те некоммерческие структуры, которые связаны с западными странами.
Источник: Эхо Кавказа