Russian English

Права человека в отношениях США и России и ответственность российской политэмиграции

Дмитрий Глинский

Автор: Дмитрий Глинский (Нью-Йорк), кандидат исторических наук, автор и соавтор книг и политологических работ, опубликованных в США и России. Президент Русскоязычного общественного совета с 2011 г., сопредседатель Совета директоров Американской русскоязычной правозащитной ассоциации с 2012 г. В 1990-92 гг. член оргкомитета и совета Движения «Демократическая Россия», в 1993-94 гг. член Конституционного совещания и Общественной палаты при администрации президента РФ. Участвовал в создании блока «Явлинский-Болдырев-Лукин». Работал старшим научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений РАН (1999-2003), заместителем директора Института проблем глобализации, преподавал в Колумбийском университете (2004-09), был директором отдела межобщинных проектов Чернокожего института (Нью-Йорк).

Выступление на круглом столе Американской русскоязычной правозащитной ассоциации с участием Русскоязычного общественного совета, Международного фонда развития и солидарности коренных народов «Батани» и Фонда генерала Петро Григоренко 10 дек. 2020 г.

1)       Вопрос о правах человека в России – едва ли не самый давний из всех стоящих в повестке дня американо-российских отношений: ему уже около 130 лет. И в отличие от всех других, он был впервые поставлен перед властями обеих стран американским гражданским обществом и политбеженцами из Российской империи. С американской стороны ключевые фигуры на основных этапах этой истории были также известными участниками социальных движений в США, в т.ч. движения за отмену рабства и за избирательные права женщин в 19 в. и движения за гражданские права расовых меньшинств в 20-м. Благодаря в том числе и нескольким поколениям политэмигрантов и их друзей на Западе легитимность вопроса о правах человека в отношениях США и России сегодня не оспаривается никем, в том числе и российскими властями. Сама эта история, наряду с жестокостью нарушения прав человека в сегодняшней России, возлагает на всех в США, кто занимается этой проблематикой, особую ответственность за продуманность и эффективность своих действий по продвижению наиболее благоприятных для прав человека в России решений на различных уровнях американской политики и общества.

 

2)       В последние 20 лет это осложняют следующие обстоятельства:

а) среди американских избирателей – спад интереса к внешней политике и рост изоляционизма, что резко сужает круг интересов и сил, реально влияющих на формирование внешней политики;

б) среди американских внешнеполитических элит – утрата осознания самостоятельной значимости прав человека как одной из фундаментальных ценностных основ не только послевоенного Запада, но и всего мирового порядка, сложившегося после падения Берлинской стены; подмена реальной защиты прав человека мало к чему обязывающей риторикой и её использование в том числе и как инструмента для достижения посторонних целей (а при администрации Трампа – почти полное отбрасывание даже и риторики и фактически открыто антиправозащитный курс);

в) среди американских правозащитников – спад внимания к борьбе за политические права в других странах в пользу социально-экономических и гендерных/ЛГБТИК прав (объяснимый и оправданный развитием западных обществ); концентрация на внутриамериканских проблемах, прежде всего межрасовом неравноправии и полицейском насилии, а за пределами США – на небольшом перечне притесняемых меньшинств, в который на сегодня не входит ни одна из групп населения России; опубликованные предложения ведущих правозащитных организаций США для администрации Байдена демонстрируют дальнейшее развитие этих тенденций;

г) внутри российского правозащитного сообщества и его союзников в диаспоре – концентрация на внутрироссийских политических преследованиях, т.е. фактически на 3-4 из 26 статей Всеобщей декларации прав человека, в которых перечисляются различные права; это также объяснимо и оправдано жестокостью этих преследований (за последние пять лет по данным Правозащитного центра «Мемориал» число заключённых по политическим или религиозным мотивам в России выросло с 50 до более 360 человек, и это лишь верхушка айсберга разнообразных репрессий – от разорительных штрафов, унизительных обысков и конфискаций, подобно тем, что довели до самосожжения Ирину Славину, и вплоть до применения боевых отравляющих веществ); эта ситуация, наряду с ограниченностью ресурсов, почти не оставляет места для защиты социально-экономических и других прав человека, а также для полноценного диалога с западными правозащитниками по проблемам, которые им видятся глобальными и первоочередными;

д) как следствие – всевозрастающая вынужденная изоляция российских правозащитников и близких им общественных групп от международного диалога и борьбы вокруг будущего правозащитной деятельности и её приоритетов; утрата представления о взаимосвязи происходящего в России с общемировыми тенденциями и вызовами.

 

3)       Последний документ администрации Трампа по вопросам прав человека был опубликован в августе: это доклад комиссии при госсекретаре Помпео. Доклад, как и создание и работа этой комиссии, подверглись обоснованной критике со стороны американских правозащитников за попытку радикальной ревизии основ американского подхода к правам человека - в направлении от международного законодательства к «естественному праву» и неким теологическим умствованиям. Однако в окончательном варианте доклада комиссии зафиксирован ряд основных положений нынешнего двухпартийного консенсуса по этим вопросам. В центре этого консенсуса – констатация того, что Америка «должна продемонстрировать те же честный самоанализ и усилия, направленные на совершенствование, которых она ожидает от других», а в практическом плане – рекомендация поставить «внутреннее самосовершенствование Америки как пример для подражания» на первое место в арсенале средств продвижения прав человека в мире. В том же перечне санкции поставлены на последнее место. Это отражает, среди прочего, растущие сомнения в их эффективности, в том числе исходя из опыта их применения к представителям российской элиты (как отмечается, к примеру, в последнем докладе по этому вопросу Исследовательской службы Конгресса).

 

4)       Конечно, риторика администрации Байдена и её действия в ряде областей - прежде всего в вопросах межрасовых отношений в США и гендерной политики - будут гораздо ближе к позиции ведущих правозащитных организаций, чем к тому, что написано в докладе комиссии Помпео. Вместе с тем концептуальная основа её подхода к правам человека во внешней политике вряд ли будет существенно расходиться с его основными тезисами, ставящими во главу угла внутренние перемены в стране. Об этом говорят высказывания и самого Байдена, и будущего госсекретаря Энтони Блинкена. Ожидаемое ужесточение политики в отношении России по другим вопросам не обязательно будет способствовать улучшению положения с правами человека в ней, а может привести и к обратным результатам, если права человека - и прежде всего судьба людей, преследуемых за свои убеждения - будут не самостоятельным вопросом повестки дня, а лишь одним из методов давления.

 

5)       Ответственность политэмиграции и всех, кто занимается этой проблематикой в Америке - в том, чтобы максимально эффективно способствовать росту реального внимания в широких кругах американского общества к правам человека в России, и в первую очередь к тем людям, которым приходится их защищать и за это расплачиваться. А для этого необходимо постоянно вписывать эту тему в американский правозащитный контекст, выстраивая диалог с организациями расовых и этнических меньшинств и другими подобными им группами в американском обществе, участвуя в тех дискуссиях и коллективных действиях других сообществ, которые, казалось бы, далеки от внутрироссийских проблем и нашей «зоны комфорта» - иными словами, участвовать в деле «внутреннего самосовершенствования Америки», включая либерализацию её иммиграционной политики и законодательства, а также преодоление несправедливостей в отношении этнических и расовых меньшинств.

 

*********************************************************************************************************************

 «...обеспечение во всём мире политических и гражданских прав человека, свободы убеждений и совести, свободы информационного обмена, свободы передвижения и выбора страны проживания неотделимы от основных задач, стоящих перед человечеством – обеспечения международной безопасности, экономического и социального прогресса, сохранения среды обитания.» Андрей Сахаров, «Президенту США и кандидату в президенты от республиканской партии Д.Форду, кандидату в президенты США от демократической партии Д.Картеру», 11 окт. 1976 г.[1]

Тема прав человека в России присутствует в российско-американских отношениях в том или ином виде и под разными названиями с 1890-х годов. Таким образом, она возникла задолго до того, как Россия и США стали сверхдержавами или даже просто геополитическими конкурентами - иными словами, ни в коей мере не была обусловлена каким-либо соперничеством между ними. Впервые она была поставлена перед политическими элитами обеих стран - помимо их воли или вопреки ей - американским гражданским обществом и политбеженцами из Российской империи. У её истоков стояли этнограф и публицист Джордж Кеннан-старший, который положил начало обсуждению политических репрессий в России своей книгой Siberia and the Exile System (1891 г.), а также политбеженец Сергей Степняк-Кравчинский, в том же 1891 г. ставший одним из основателей «Общества американских друзей русской свободы» в Бостоне. В числе активных участников этого общества значился и Марк Твен и другие известные писатели и люди искусства[2]; рядом с ними были и менее известные «русские американцы», проводившие безуспешные протесты против российско-американского договора об экстрадиции преступников, который был ратифицирован Сенатом на закрытом заседании в 1893 г. [3]

Следующими звеньями этой исторической цепи стали российско-американская полемика о свободе вероисповедания начала 20 в.; а во второй половине века – международное движение за права советских евреев, среди наиболее известных участников которого был Мартин Лютер Кинг; пришедшее ему на смену движение за свободу эмиграции; создание по инициативе советских правозащитников во главе с Ю.Орловым и А.Сахаровым международной правозащитной инфраструктуры в виде Хельсинкских групп, а позднее Международной Хельсинской федерации; и своего рода «золотой век» прав человека при Картере и Рейгане/Горбачёве, когда американские президенты лично принимали участие в судьбе советских политзаключённых и отказников. Завершением этой полосы можно считать создание Верховного комиссариата ООН по правам человека в 1993 г.

За этим перечислением основных событий – ещё далеко не изученная и не понятая история взаимовлияния двух стран. Она также свидетельствует о том, какие перемены способны были осуществлять гражданские общества обеих стран, действуя поверх государственных границ и вопреки элитам. Немаловажно и то, что на всех её этапах наибольшее участие в ней с американской стороны принимали те, кто также участвовал во внутриамериканских социальных движениях – прежде всего движения аболиционистов в середине 19 в. и движения за гражданские права расовых меньшинств во второй половине 20-го.

Сегодняшним обсуждением мы открываем такое исследовательско-аналитическое направление в нашей работе, которое должно помочь ответить на вопрос: каковы задачи и возможности политэмигрантской части нашей диаспоры и всех, кто близок к ней, в свете этой более чем вековой истории? Какие из способов воздействия этого направления на решение ключевых правозащитных проблем оказались наиболее эффективными? Каков сегодняшний контекст обсуждения внутрироссийских проблем в американской политике и обществе, и как можно его использовать для того, чтобы сделать эту работу более успешной в ближайшем будущем? Это будет одно из направлений мысли и дискуссий в Центре изучения и развития русскоязычных диаспор, над созданием которого мы сейчас работаем.

В качестве первого шага нам надо начать разбираться в состоянии умов - и наших и вашингтонской внешнеполитической элиты - и обсуждать, как строить диалог не только с ней (чем уже давно и с переменным успехом занимаются многие деятели российской эмиграции), но и с более широкими слоями американского общества, включая правозащитные и другие гражданские объединения. Подобное расширение круга собеседников российской политэмиграции необходимо, если мы хотим, чтобы права человека в России были осознаны американской элитой не как маргинальный, частный интерес узкой кучки российских либералов, по большей части выдавленных из российской политики и даже из страны, и не как второстепенный элемент «российской угрозы», также интересной достаточно узкому кругу вашингтонской публики, а как самостоятельный вопрос, к тому же связанный историческими и иными нитями с внутренними проблемами самого американского общества и с ценностными основами американской политической системы.

На сегодняшний день в большинстве дискуссий о правах человека в России и на Западе эта взаимосвязь не прослеживается. И причиной тому среди прочего - глубокие и как следует не осознанные, аналитически не проработанные различия между российским правозащитным сообществом и его американскими аналогами в понимании прав человека и в эволюции этого понимания.

В России это понимание, во всяком случае среди «широких масс» правозащитников и близких им оппозиционеров, в повседневной практике по сути ограничено политическими правами – на свободу слова, свободу собраний и свободу участия в управлении страной – и, соответственно, проблемами политзаключённых и тех, кого преследуют за попытки реализации этих прав. Между тем этим правам посвящены лишь три статьи (с 19 по 21) Всеобщей декларации прав человека (ВДПЧ) – из 26 статей, в которых перечисляются различные права человека. Эта ограниченность, разумеется, не вина российских правозащитников, а следствие прежде всего жестокости и демонстративности подавления именно политических прав и свобод, которое не позволяет многим даже задуматься о более «бесшумном» нарушении других прав, не говоря о выработке какой-либо стратегии их защиты. Правда и то, что тех, кто находит возможности не только задуматься, но и заняться защитой социально-экономических прав, ещё более жёстко лишают возможности это делать, либо уничтожая их организации (как это произошло со Львом Пономарёвым) либо, если речь идёт об иностранцах, запрещая им въезд в страну (как это сделали с Карин Клеман).

Даже среди тех, кого сегодня Правозащитный центр «Мемориал» признаёт политзаключёнными, лишь меньшинство сидит собственно за политику, и число этих политических в целом не растёт (в списке 2013 г. оно составляло 70 чел., а в 2020-м - 63); около 80% этого списка наказаны за принадлежность к религиозным объединениям с политическим оттенком, причём две трети из них - мусульмане и около трети – Свидетели Иеговы. За пять лет число «религиозников» в списках ПЦ «Мемориал» выросло в 30 раз - примерно с десятка до 297 чел. Как признаёт сам Мемориал, эти данные по понятным причинам приблизительные, но тенденция налицо. При этом две трети религиозников и более половины всего мемориальского списка (191 чел. по данным на 30 окт. 2020 г.) – это члены «Хизб ут-Тахрир» («Партии освобождения»), которая запрещена в России ещё с 2003 г., и за участие в которой получают тюремные сроки в 20 лет и более. Таким образом, это и самая многочисленная, и самая растущая, и самая давняя категория преследуемых: члены «Хизб ут-Тахрир» числились в политзаключённых ещё тогда, когда за участие в собственно политических протестах ещё никого не задерживали. Это хоть косвенный, но индикатор того, где в действительности проходит линия самого массового противостояния власти в стране, которое чревато наибольшими последствиями для России и мира, поскольку это демографически наиболее растущая её часть.[4] А после оккупации Крыма в 2014 г. к российским «хизб-ут-тахрировцам» добавились ещё и крымскотатарские.

Но если помнить, что политзаключённые – это лишь верхушка айсберга нарушений прав человека, большинство которых не поддаётся включению ни в какие списки и принимает самые разнообразные формы, от разорительных штрафов и доведения до самоубийства унизительными обысками и конфискациями (пример Ирины Славиной) до пыток обычных заключённых в тюрьмах и, наконец, применения химического оружия (пока, к счастью, в «исключительных» случаях) – то число статей ВДПЧ, с нарушениями которых необходимо было бы вести борьбу ежедневно, конечно же, гораздо больше, чем те, на которых могут позволить себе фокусироваться российские правозащитники. Отметим также, что в рамках проводящегося Правозащитным советом ООН Универсального периодического обзора положения с правами человека в различных странах Россия, как и США и другие страны, также отчитывается (по крайней мере, на бумаге) по гораздо более широкому кругу вопросов, чем только лишь нарушения политических прав.

Тем временем в западном правозащитном мире уже около двух десятков лет также нарастает ограниченность, но в противоположную сторону. Крупнейшие организации – включая такие, как Амнистия и Human Rights Watch, которые создавались в своё время именно для борьбы за освобождение узников совести и защиты политических прав - фактически всё больше отодвигают их на второй план. А множество более мелких и возникших после распада СССР организаций зачастую вообще не занимаются политзаключёнными и политическими правами. Вместо этого в центре их внимания – в основном права человека не как индивидуума, а как участника различных групп, также защищаемые ВДПЧ, в т.ч. права страдающих от дискриминации этнических и расовых меньшинств; социально-экономические права трудящихся и безработных; права иммигрантов; права инвалидов; права жертв торговли человеческим товаром; а также те, которые считаются «новыми», т.е. осознанными как таковые после возникновения ВДПЧ, прежде всего права различных гендерных групп (здесь я для краткости включаю в это понятие и ЛГБТИК).

Некоторые из этих сдвигов в сторону от защиты именно политических прав происходят под воздействием финансовых ограничений и давления со стороны спонсоров, другие отражают реальные тенденции в развитии американского общества, а как правило, первое невозможно полностью отделить от второго.

Разумеется, среди западных правозащитных структур также идут ожесточённые споры (по большей части о том, кто из них «радикальнее»). Но для нас важно то, что все эти спорщики явно или подспудно отодвигают главные для большинства российских правозащитников и политэмигрантов на второй, третий или десятый план как слишком узкоспециальные, не отражающие «глобальный консенсус» западных правозащитников о том, что представляется на сегодня главным для них и их фондёров. А это главное - прежде всего нарушения социально-экономических, гендерных и иных прав (в том числе и таких, которые не предусмотрены ни ВДПЧ, ни международными соглашениями), особенно в западном мире, западными правительствами и стоящими за ними, по мнению не только многих правозащитников, но и значительной части общественного мнения в целом, транснациональными корпорациями. Фактически основной угрозой правам человека многими западными правозащитниками сегодня признаётся всевозрастающее политическое влияние крупного бизнеса, который использует в своих интересах правительства различных стран для нарушения прав различных групп – включая работников, экологов, коренные малочисленные народы (прежде всего индейцев США и Латинской Америки) и т.д. И надо сказать, что, независимо от нашей политической и иных оценок этих приоритетов, под них подведены глубоко проработанные в каждом отдельном случае теоретические и фактические обоснования.

Кроме этих тематических приоритетов американские правозащитные организации концентрируются на нескольких этнических группах, которые находятся в фокусе внимания фондёров, как частных, так и государственных – как правило по геополитическим и гео-религиозным соображениям. Эти этнические группы всем хорошо известны – к ним на сегодня относятся китайские уйгуры и в меньшей степени тибетцы, бирманские мусульмане-рохинджа, сирийцы и палестинцы (хотя внимание к ним в последние годы снижается), а также афроамериканцы и индейцы США и Латинской Америки. Список этих групп исторически эволюционировал: ещё 30 лет назад в нём были советские евреи, а 15 лет назад – чеченцы, что в обоих случаях было полезно не только для них, но и опосредованно для других народов и религиозных групп в России, внимание к которым при этом возрастало (так, международное движение за свободу выезда советских евреев «потянуло за собой» проблемы баптистов, пятидесятников и украинских греко-католиков, которые также начали борьбу за право на эмиграцию). На сегодня можно сказать, что за частичным исключением российских и украинских ЛГБТ, которые пользуются относительным вниманием (но уже в гораздо меньше, чем несколько лет назад), ни одна группа населения в России сегодня не находится в поле зрения западных правозащитников.

Наглядное подтверждение высказанных выше тезисов можно найти в рекомендациях для будущей администрации Байдена, которые опубликованы за последний месяц такими организациями, как американское отделение Международной Амнистии и Human Rights Watch. К примеру, Международная Амнистия призывает администрацию Байдена «вывести права человека на передний план всей внутренней и внешней политики»; её рекомендации в этой связи состоят из следующих основных блоков, расположенных примерно в таком порядке (ради экономии места некоторые близкие темы сведены здесь в один абзац) [5]:

- ограничение экспорта оружия и запрет его экспорта в ряд стран, включая Саудовскую Аравию и Израиль;

- облегчение получения убежища в США, увеличение помощи беженцам (причём упомянуты только латиноамериканцы);

- борьба с климатической угрозой;

- продвижение ко всеобщему медицинскому страхованию в рамках борьбы с COVID; возвращение США во Всемирную организацию здравоохранения;

- мораторий на торговлю средствами индивидуального наблюдения;

- списание долгов беднейшим странам мира;

- финансовая поддержка тем, кто развивает мирные формы протеста в различных странах мира (в этом разделе упомянуты более десятка стран, но среди них нет ни Беларуси, ни России);

- ограничения на применение силы полицией против протестующих в США, а также на использование федеральных силовых структур для обеспечения порядка в ходе протестов; восстановление запрета на передачу армейского вооружения полиции;

- призыв к освобождению узников совести во всём мире (единственный пункт, отражающий первоначальную миссию Амнистии образца 1961 г.); при этом из всех стран поименована лишь Саудовская Аравия;

- борьба против гендерного насилия, с принятием особых мер защиты для индейских женщин; отмена запрета на американское финансирование организаций, включая медицинские учреждения, чья деятельность в какой-либо мере связана с абортами;

- подписание и ратификация ещё не подписанных США международных правозащитных соглашений; отмена введённых Трампом санкций против сотрудников Международного уголовного суда; возобновление и повышение объёмов американского финансирования международных организаций, включая Верховный комиссариат ООН по правам человека;

- закрытие тюрьмы в Гуантанамо;

- жёсткие меры по предотвращению гражданских жертв в ходе американских военных операций, выплата компенсаций за гибель гражданских лиц;

- американское финансирование для НКО, работающих с правозащитниками в Китае, поддержка гуманитарной иммиграции в США уйгуров и других китайских мусульман; поддержка рохинджа в Мьянме;

- комплекс мер по борьбе с распространением огнестрельного оружия в США и вооруженным насилием.

При этом на 77 страницах программы Россия упомянута лишь один раз, и то скорее в положительном контексте.

В предложениях Human Rights Watch для администрации Байдена – практически те же пункты, с небольшими отличиями[6]:

- защита прав человека внутри страны;

- применение Глобального закона Магнитского к нарушителям прав человека в мире (без упоминания конкретных стран);

- действия в ответ на изменения климата;

- возвращение США в Совет по правам человека и ВОЗ, подписание и ратификация международных правозащитных соглашений (включая Конвенцию об экономических, социальных и культурных правах, конвенции по правам инвалидов и детей и по ликвидации всех форм дискриминации женщин);

- заявления в поддержку правозащитников и за освобождение политзаключённых;

- защита сексуальных и репродуктивных прав, отмена запрета на американское финансирование учреждений, чья деятельность связана с абортами;

- смягчение иммиграционной политики в отношении беженцев;

- пересмотр американской политики применения силы за рубежом в духе международного гуманитарного права, недопущение гражданских жертв и компенсации пострадавшим;

- запрет на продажу и передачу оружия режимам, нарушающим права человека;

- осуждение прошлых нарушений прав человека Соединёнными Штатами, закрытие тюрьмы в Гуантанамо; отмена санкций против сотрудников Международного уголовного суда;

- организационные меры по повышению значимости правозащитных вопросов в дипломатической работе;

- финансирование США глобальных мер по борьбе с бедностью и неравенством.

Помимо всех перечисленных тенденций в американском правозащитном сообществе, в последние 20-25 лет происходит снижение реального интереса со стороны американских политиков к правам человека в целом, утрачивается осознание их как одной из фундаментальных ценностных основ американской политической системы. Ещё более масштабная тенденция - это падение интереса американских избирателей и политиков к международным проблемам как таковым, наряду с ростом прямого изоляционизма, т.е. линии на отказ от функций глобального лидера, которые представляются всё более значительной части американских граждан как чрезмерно обременительные и отвлекающие ресурсы от решения внутренних проблем.

В качестве наглядной демонстрации того, о чём я говорю, сошлюсь на официальные предвыборные программы обеих партий. В программе демократов, принятой в этом году партийным съездом[7], внешнеполитическая глава - последняя, а раздел о демократии и правах человека замыкает её тематическую часть и является предпоследним разделом программы (последний раздел посвящён региональным аспектам внешней политики). Из конкретных предложений по правам человека в программу включены следующие:

- возвращение США в Совет ООН по правам человека, из которого они вышли при Трампе;

- ратификация Конвенции ООН по ликвидации всех форм дискриминации женщин, а также Конвенции по правам инвалидов и назначение спецпосланника по их правам;

- санкции против Китая за ограничение автономии Гонконга;

- «давление» на северокорейский режим (без уточения способов) для прекращения им нарушений прав человека;

- использование дипломатии для защиты прав человека в Венесуэле и Сирии. (О постсоветских странах, как видим, не сказано ни слова – в отличие от программы 2016 г. [8], в которую именно людям из нашего круга удалось через наши контакты в программном комитете съезда включить упоминание прав человека в России.)

Кроме того, в программе 2020 г. есть требование о том, чтобы все будущие торговые соглашения включали в себя правозащитные стандарты; сказано о намерении «продвигать защиту прав коренных народов», а также защищать права ЛГБТИК, сексуальные и репродуктивные права (без каких-либо уточнений, которые, на мой взгляд, необходимы, т.к. это «новые» права, не оговоренные ни в ВДПЧ, ни в одном из подписанных США международных соглашений). Во внутриамериканском контексте говорится о праве на медицинскую помощь как одном из прав человека (что соответствует ст. 25 ВДПЧ) и о нарушениях прав человека со стороны полиции.

Республиканцы в этом году вообще обошлись без принятия новой программы, поэтому для сравнения я использую их предыдущую программу 2016 г.[9] В ней раздел о продвижении прав человека (без какого-либо упоминания демократии) - также один из последних. Из общих тезисов отметим необходимость для успешной борьбы с ИГИЛ «обуславливать помощь государствам их явственной приверженностью правам человека»; в Сирии программа поддерживала «переход к пост-Асадовскому правительству, которое будет защищать права всех меньшинств и религий». В отрицательном контексте – но без призывов к каким-либо действиям - упоминается ситуация с правами человека в Северной Корее, Мьянме, Вьетнаме, Венесуэле, Кубе, России и не названных поимённо «многих странах-союзницах США», а в положительном контексте - в Тайване, Египте (программа призывает США «держаться заодно с такими лидерами, как египетский президент Сиси, который отважно защищает права коптов») и других – не названных поимённо - странах Африки. В программе выражено отрицательное отношение к конвенциям ООН по правам женщин, по правам ребёнка и по правам инвалидов, а также к Совету ООН по правам человека.

Все эти перечисленные тенденции, если им ничего не противопоставить, резко сужают западную аудиторию российских правозащитников и близких им общественных групп в России и в эмиграции – по сравнению с тем вниманием, которым проблемы прав человека в России и в СССР пользовались в американском гражданском обществе и западной прессе и в 1960-80-е годы и даже в конце 19 века.

Вместе с тем нынешнюю маргинализацию прав человека в американской внешней политике надо рассматривать в историческом контексте: их значимость для США за последние 100 лет менялась волнообразно. Она росла в эпоху, предшествовавшую вступлению США в I мировую войне; затем пошла на спад (не в последнюю очередь под воздействием послевоенного консервативного крена в американской политике в целом); вновь на короткое время вышла на первый план в конце 1940-х вследствие победы над фашизмом и осмысления Холокоста; сразу же после этого вновь снизилась под воздействием маккартизма и борьбы с коммунистическим влиянием, которую США вели в союзе со многими репрессивными режимами «третьего мира»; вновь оказалась в фокусе американской внешней политики лишь во второй половине 1970-х, в огромной степени под воздействием советских правозащитников, а также противников режима апартеида в Южной Африке (причём достигла своего пика при Картере, который объявил права человека «душой» американской дипломатии и первым из американских президентов подписал и представил на ратификацию четыре из основных международных соглашения по правам человека, правда, ратифицированы в итоге были только два из них, и то в 1992-94 гг.); оставалась в той или иной степени на первом плане до конца администрации Клинтона; и в очередной раз пошла на спад с началом «войны с террором» при Дж.Буше-младшем. Эта волнообразность даёт основания ожидать, что нынешний уже 20-летний спад вновь сменится подъёмом, и правозащитная тематика вернётся в американскую внешнеполитическую повестку. Вопрос в том, есть ли у российской политэмиграции возможности для того, чтобы не только приблизить этот момент, но и сделать так, чтобы вопросы прав человека в России оказались ближе к центру внимания при возвращении прав человека в целом в повестку дня. А для этого необходимо установить и чётким и понятным для американцев образом обозначить связь между внутрироссийской проблематикой и интересами крупных общественных групп в самих США.

За немногими исключениями, как внутрироссийские, так и эмигрантские разговоры о правах человека изолируют - как правило, неосознанно - российскую ситуацию от общемировых и внутриамериканских проблем. А в диалоге об этих проблемах внутри американского и международного правозащитного сообщества российское и "русско-американское" участие практически нулевое. С точки зрения американских правозащитников, подавляющее большинство российской политической элиты - как провластной, так и оппозиционной - и представителей её гражданского общества демонстрирует суженный кругозор, зацикленность на собственных проблемах, отсутствие глобального мышления и подлинной заинтересованности в межкультурном диалоге, без которого невозможна эффективная дипломатия (ни межгосударственная, ни гражданская). Собственная "зацикленность" от американских правозащитников, конечно же, ускользает, в том числе и потому, что, в отличие от российских, они сохранили глобальную риторику. Всё это приводит к тому, что даже и самых известных представителей оппозиционно настроенной российской эмиграции не приглашают – в отличие, например, от китайских и иранских правозащитников-политэмигрантов - к участию в обсуждении каких-либо глобальных правозащитных вопросов, а зачастую даже и тех, которые связаны с Россией (хотя, если говорить откровенно, то этому в ряде случаев способствует также и недоброжелательство со стороны некоторых из организаторов подобных мероприятий – но это лишь означает, что нам всем необходимо прилагать больше усилий и настойчивости для установления и развития этого диалога, чем китайским или иранским политэмигрантам).

В частности, никто из занимающихся правозащитной проблематикой русских американцев не был приглашён к участию в самой представительной и самой острой дискуссии по ней за последние годы – слушаниях специально созданной при госсекретаре Помпео «Комиссии по неотъемлемым правам», которые проводились в 2019-20 гг. А на этих слушаниях выступали не только все ведущие правозащитные организации Америки, но и представители иностранных посольств. Эта дискуссия и итоговый доклад продемонстрировали и главные расхождения, и элементы консенсуса в правозащитном сообществе по ключевым вопросам. Как явствовало из заявлений Помпео, первоначальной целью создания комиссии была весьма радикальная ревизия всей идеологии и практики правозащитной дипломатии США в духе господствующего в республиканской партии «социального консерватизма» и воинственно-клерикального евангелизма. В частности, он выражал надежду на то, что доклад его комиссии «вернёт наше понимание прав человека к фундаментальным основам иудео-христианской традиции». Очевидно, что речь шла о такой ревизии, которая допускала бы проводившееся администрацией Трампа ущемление прав тех, кто не относит себя к «иудео-христианской традиции», прежде всего мусульман, а также, по всей видимости, ЛГБТ – или, во всяком случае, исключала бы их из числа подлежащих защите. На концептуальном уровне речь шла о сдвиге от позитивного права к религиозно-философскому обоснованию прав человека «естественными законами». И до некоторой степени это им удалось – в итоговом докладе, в частности, сказано, что «… поскольку права человека обеспечивают основные принципы, по которым можно судить о справедливости или несправедливости позитивных законов, никакое позитивное право - будь то национальное или международное - не может считаться абсолютным арбитром прав человека...»

Однако в ходе весьма жёсткой полемики – в которой не только, как ожидалось, Международная амнистия и Human Rights Watch, но и едва ли не большинство других участников с той или иной степенью резкости отвергли и умствования советников Помпео, и действия администрации в сфере прав человека – стало ясно, что его первоначальный план нереализуем. Конечный текст опубликованного в августе с.г. доклада вынужденно оказался гораздо более компромиссным по отношению к ним и отражающим гораздо более широкий консенсус. Доклад опубликован на сайте госдепартамента на нескольких языках, включая русский[10], и хотя перевод и шероховатый, буду цитировать по нему.

Несмотря на попытки Помпео и его единомышленников построить иерархию прав, в которой социально-экономические права занимали бы подчинённое положение или вовсе исключались из «радикально переосмысленной» в духе «естественного права» 18 века концепции прав человека, в докладе Комиссии обозначена совершенно иная позиция: «Хотя эти права - на труд, образование и определенный уровень жизни - как правило, не имеют конституционно охраняемого статуса в Соединенных Штатах, почти все они представляют собой знакомые цели базового социального законодательства, восходящие к «Новому курсу», и они были прямо признаны в качестве таковых делегацией США в Организации Объединенных Наций при разработке Всеобщей декларации. … определенный минимальный уровень жизни имеет важнейшее значение для реального осуществления гражданских и политических прав ... принципы Всеобщей декларации в самом деле требуют серьезного учета экономических и социальных прав при формулировании внешней политики США. ... Социальные и экономические права имеют важнейшее значение для всеобъемлющей внешней политики.» И далее: «... выхватывание из контекста любого из прав, провозглашенных во Всеобщей декларации, за счет других прав или игнорирование одной части документа путем сосредоточения исключительно на другой части равносильно насилию над самим документом.» Различные оговорки, которыми обставлено это признание важности социально-экономических прав в тексте доклада, не меняют сути этих очень важных заявлений.

Авторы доклада признают, что американская политика в сфере прав человека подвергается критике в связи с неподписанием и нератификацией США ряда ключевых правозащитных соглашений, таких, как Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (подписанный ещё президентом Картером, но так и не ратифицированный Сенатом), а также письменных оговорок, которыми была обставлена ратификация даже тех немногих соглашений, в которых США участвуют, включая Международный пакт о гражданских и политических правах. Кроме того, США отказались подписывать Факультативный протокол к этом пакту, что предоставило бы «договорным органам по правам человека полномочия получать и рассматривать индивидуальные жалобы» (в том числе из Соединённых Штатов). В докладе признаётся, что «сопротивление со стороны США применимости международного права в области прав человека отчасти было вызвано длительным наследием расовой несправедливости в самих Соединенных Штатах. Взаимодействие США с ООН на раннем этапе и их активная роль в продвижении ВДПЧ столкнулись с сильным сопротивлением со стороны тех, кто не без оснований опасался, что международное право в области прав человека усилит противодействие правовой сегрегации и неравному доступу к участию в политической жизни, сохранявшимся в Соединенных Штатах.» Но даже и на сегодняшний день, когда всё это уже признано и как бы осуждено, «ни одна из двух основных партий не проявляет большой политической заинтересованности в ратификации дополнительных договоров о правах человека». Между тем, как сказано в предисловии к докладу, в США «не завершена работа по преодолению пагубных последствий многолетней истории расовой несправедливости. Множество волнующих страну вопросов в отношении жестокости полиции, гражданских беспорядков и приверженности Америки соблюдению прав человека у себя дома, делают еще более актуальным» следующий постулат: «Авторитет американской правозащитной деятельности за рубежом зависит от бдительности нации в обеспечении того, чтобы все ее граждане пользовались фундаментальными правами человека. ... страна должна продемонстрировать те же честный самоанализ и усилия, направленные на совершенствование, которых она ожидает от других. ... Наша страна по-прежнему трудится над тем, чтобы в своих законах и культуре реализовать уважение ко всем людям, которого требуют наши основополагающие убеждения ... Соединенные Штаты могут гордиться достигнутой свободой, терпимостью и разнообразием». Но и в то же время Америка должна трезво относиться к себе « в свете той работы, которую еще предстоит проделать. ... Жестокое убийство афроамериканца полицейским в конце весны 2020 года и гражданские беспорядки, охватившие страну, подчеркивают, что сделать предстоит еще много...»

Из этой декларации авторы доклада делают недвусмысленные практические выводы: так, при перечислении форм, которые может принимать «поощрение неотъемлемых прав за рубежом», на первое место поставлено «внутреннее самосовершенствование Америки как пример для подражания». Остальные формы перечислены в такой последовательности: - работа с союзниками по сохранению свободы торговли и открытого миропорядка; - заявления в защиту прав человека и резонансные встречи официальных лиц с диссидентами и жертвами гонений; - помощь и обучение для стран, взявшихся улучшать положение с правами человека; - распространение информации и аналитики в странах, где нет свободы дискуссий; - и, на последнем месте, санкции «для предотвращения злостных нарушений прав человека». (Это отражает, среди прочего, растущие сомнения в эффективности санкций, в том числе исходя из опыта их применения к представителям российской элиты; неоднозначность этого опыта отмечается, к примеру, в последнем докладе по этому вопросу Исследовательской службы Конгресса[11]).

При этом, разумеется, спектр заявленных позиций в американском правозащитном сообществе гораздо шире, чем тот, что представлен в докладе. Но эта широта чаще всего касается резкости риторики, а не отношения к сути вопроса (причём резкость зачастую вызвана необходимостью выделиться на общем фоне своей особой позицией, без чего невозможно оправдать финансирование). Так, Международная амнистия, представители которой принимали участие в работе комиссии госдепартамента, осудила итоговый доклад как попытку «в одностороннем порядке отказаться от своих обязательств по обеспечению таких прав, как право на медицинскую помощь и на свободу от дискриминации», права женщин и ЛГБТИК, и в своём заявлении призвала США остановить собственные «чудовищные» нарушения прав человека. Амнистия также представила в ООН свой перечень озабоченностей и рекомендаций для Универсального периодического обзора состояния прав человека в США, который начался в прошлом месяце. В этом перечне, в частности: - нератификация США ряда международных соглашений по правам человека и оговорки при ратификации других соглашений; - дурное обращение с беженцами и претендентами на статус беженцев на мексиканской границе, включая бессрочное содержание под стражей, а также притеснения в отношении тех, кто пытается защищать их права; - стабильно высокий уровень насилия в стране с применением огнестрельного оружия; - жалобы на чрезмерное применение силы со стороны полиции и её безнаказанность в подобных ситуациях; - произвол и дискриминация в системе уголовного правосудия, а также ошибки в её деятельности; - применение смертной казни в отношении психически больных осуждённых; - нарушения прав военнопленных в рамках войны с террором на базе в Гуантанамо, применение пыток; - недостаточная защита прав ЛГБТИК, стабильно высокая материнская смертность и насилие в отношении индейских женщин; и т.д. Как нетрудно заметить, при всём различии в риторике практически все эти обвинения вписываются в рамки выводов Комиссии при госдепартаменте о том, что США должны «продемонстрировать те же честный самоанализ и усилия, направленные на совершенствование, которых она ожидает от других».

Заявления Байдена и будущего госсекретаря Блинкена по этим вопросам также совпадают по своей общей логике с основными тезисами доклада комиссии Помпео. Так, в своей программной статье, опубликованной в январе в Foreign Affairs, Байден ставит на первое место «починку» американской демократии, необходимость «придать ей новые силы» и укрепить коалицию союзных демократий. «Мы должны доказать миру, что готовы снова быть лидером – не просто путём демонстрации силы, но и подавая пример другим.» А для этого он собирается «заново реализовать наши фундаментальные ценности». Среди перечисленных им в статье первоочередных мер – отмена ряда антииммиграционных мер, введённых Трампом; повышение суммарной беженской квоты для тех, кто подаёт на беженский статус из-за границы, до 125 тыс. чел. в год (c 18 тыс. в этом году) и её дальнейшее повышение в последующие годы; подтверждение запрета на применение пыток и повышение прозрачности американских военных операций; возврат к политике повышения статуса женщин в глобальном масштабе; защита свободы прессы, избирательных прав граждан и независимости судей. Все эти перемены, пишет Байден – «лишь первый взнос по нашим обязательствам привести жизнь в нашей стране в соответствие с демократическими ценностями». Он также обещает принять меры по борьбе с «теневыми капиталами» и коррупцией, в т.ч. иностранного происхождения – и в качестве первого шага инициировать конституционную поправку об ограничении расходов на федеральные предвыборные кампании исключительно государственным финансированием. Также в первый год своего президентства Байден планирует провести «саммит демократий», все участники которого должны будут по итогам саммита взять на себя «значительные новые обязательства» в трёх сферах: борьбе с коррупцией, защите от авторитаризма и реализации прав человека – «в своих собственных странах и за рубежом». Отметим, что права человека опять-таки на последнем месте, и их состоянию в демократических странах отдаётся приоритет. [12]

Какие же из всего этого следуют выводы для российской политэмиграции? Прежде всего, как показывает и наш собственный опыт, и опыт других гораздо более мощных и материально состоятельных эмигрантских организаций, российская правозащитная проблематика – во всяком случае в «спокойное» время, в отсутствие острого внутриполитического кризиса в России – обречена на периферийность без постоянного участия русских американцев в диалоге крупных правозащитных институтов по широкому спектру волнующих их проблем. Даже оставаясь в рамках весьма консервативного консенсуса, представленного в итоговом докладе Комиссии Помпео, невозможно игнорировать её вывод о том, что «внутреннее самосовершенствование Америки» - это главный способ продвижения ею прав человека в мире в сегодняшних исторических условиях. Поэтому если российская политэмиграция хочет, чтобы её голос в американском обществе звучал громче, в том числе и по вопросам прав человека в России, она должна постараться организовать вокруг себя всех, кого возможно, в диаспоре для участия в различных процессах, связанных с этим самым «внутреннем самосовершенствованием» (включая дискуссии вокруг иммиграционной реформы, налаживание межрасовых взаимоотношений в стране и т.д.).

Сейчас в интересах русскоязычной политэмиграции (оставляю при этом в стороне вопрос о её способностях, наличии необходимой для этого воли, энергетики и материальных ресурсов) максимально взаимодействовать с организациями расовых и этнических меньшинств и выстраивать взаимосвязи между нашими и общеамериканскими проблемами. Это не означает согласия с ними по всем пунктам их повестки дня. Более того, на некоторых площадках такого взаимодействия именно русскоязычные иммигранты порой оказываются единственными, кто может напоминать в уместной для этого форме, что не только иммигранты из Восточной Европы, но и шире непривилегированная, маргинализируемая часть белого населения – это крайне нужный для афро- и латиноамериканцев партнёр, потому что если эта часть населения будет чувствовать, что новые победители её принижают и отталкивают, то возвращение если не Трампа, то трампизма может оказаться неизбежным.

И здесь отмечу, что особенность Американской русскоязычной правозащитной ассоциации среди ряда других эмигрантских объединений – в том, что с самого начала нашей деятельности мы по крайней мере обозначили вектор на взаимодействие с различными организациями этнических и расовых меньшинств по вопросам, которые волнуют их, а не только нас – прежде всего в сфере иммиграционной политики и прав иммигрантов. Мы работали и продолжаем работать с этими общинами через наш Русскоязычный общественный совет. И это несмотря на то, что, с одной стороны, финансирование любой подобной деятельности со стороны наших иммигрантов блокируется агентами московского влияния, а с другой и в самих этих общинах нас никто не встречает с распростёртыми объятиями, поскольку самим фактом своего участия мы включаемся в конкуренцию за внимание к различным группам населения и за другие ресурсы.

В сфере американо-российских отношений, на мой взгляд, необходимо продвигать права человека в повестку дня, во-первых, во всём их объёме; и, во-вторых, как самостоятельный приоритет, а не инструмент для даже благих политических целей. Наше отношение к нынешней российской власти безусловно отрицательное, но с правозащитной точки зрения смена этой власти – не панацея, которая обязательно приведёт к улучшениям в этой области. Ухудшение как минимум столь же вероятно - как в случае ещё более авторитарного режима, так и при угрозе распада страны и социально-экономического коллапса. Кроме того, далеко не любое внешнее давление полезно для прав человека и для судеб конкретных людей – особенно оно напрямую не нацелено именно на это, как было в случае с законом Магнитского (который продвигали в том числе и мы, о чём можно найти материялы на сайте Конгресса), и если санкции не включают в себя четко оговорённую процедуру их снятия, привязанную к конкретным показателям в области прав человека. То же самое и с возобновлением переговоров о контроле над вооружениями, которое ожидается. Оно может помочь либерализации в стране, а может и помешать, в зависимости от того, будет ли этот вопрос поставлен в связи с переговорами и каким образом. Усиление конфронтации по всем вопросам – это, на мой взгляд, наихудший вариант для прав человека, поскольку с высокой вероятностью ведёт к максимальному ужесточению режима (так же, впрочем, как и сближение по всем вопросам).

Всё это задаёт тем из нас, кто хочет, чтобы голос русскоязычной диаспоры по обсуждаемому вопросу звучал громче, определённые направления в работе. На мой взгляд, этих направлений три.

Первое – это анализ и оценка внутриамериканского контекста, в котором мы действуем. Сюда относятся программы и идеи, выдвигаемые разными группами, происходящая диверсификация состава внешнеполитических ведомств и элиты, вопросы иммиграционной политики и т.д.

Второе – это определение того, в каком направлении и как наиболее эффективно могут влиять на этот контекст те из нас, кто является американскими гражданами. В той мере, в которой наши заявления и высказывания имеют какие-либо последствия, они должны способствовать тому, чтобы Запад начал воспринимать и российское правозащитное сообщество, и пострадавших за попытку реализации своих прав в России как субъектов её взаимодействия с внешним миром и как субъектов возможных перемен к лучшему, а не только как объектов преследований. Необходимо напоминать о разнице между страной и режимом, народом и режимом – особенно когда эта разница почти не заметна. Пускай это не для всех пока очевидно, но чувство гражданского достоинства в собственной стране и за её пределами - это сообщающиеся сосуды. Это означает, что, с одной стороны, пока в России продолжается унижение и подавление гражданского общества, которое показывают по телевизору во всём мире, бессмыссленно ожидать в полной мере уважительного и равноправного отношения к людям из России на Западе. Но есть и обратная сторона вопроса – если наша политэмиграция не будет работать над тем, чтобы с ней считались власти и общество тех стран, где она живёт, то в России её слабость будет усиливать позиции власти. Она будет показывать населению, что коллективный статус наших эмигрантов в демократических странах не выше, а возможно и ниже чем статус российских граждан при Путине. А одна из целей работы по выстраиванию действующих институтов в политэмиграции – это как раз продемонстировать обратное.

И третье, последнее из предлагаемых направлений – это разработка программы действий в американо-российских отношениях, которую правозащитной направление нашей эмиграции может предложить и администрации, и Конгрессу и, возможно, нашей собственной диаспоре в целом. У этой программы должен быть один безусловный приоритет – судьба людей, которые подвергаются гонениям в России (и, конечно же, в пределах всего так называемого Союзного государства, включающего Беларусь). И это ни в коем случае не должны быть только те, чьи имена на слуху.


[1] http://old.memo.ru/history/diss/carter/files/16-scan1.jpg.

[2] Jane E. Good, ‘America and the Russian Revolutionary Movement, 1888-1905,’ Russian Review, Vo. 41 No. 3 (July 1982), pp. 273-287.

[3] См. напр., New York Times, ‘Russian Americans Protest. They Do Not Like the Extradition Treaty With the Czar,’ February 10, 1893. https://timesmachine.nytimes.com/timesmachine/1893/02/10/106813562.html?pageNumber=9

[4] О динамике и перспективах этого противостояния ещё на его начальном этапе см. Dmitri Glinski, "Russia and Its Muslims: The Politics of Identity at the International-Domestic Frontier," East European Constitutional Review [New York]. Winter/Spring 2002. Vol. 11, No. 1/2.

[5] https://bidenhumanrightspriorities.amnestyusa.org/wp-content/uploads/2020/11/Strengthening-Human-Rights-For-All-in-2021_110620.pdf.

[6] https://www.hrw.org/news/2020/11/10/us-president-should-set-human-rights-foreign-policy.

[7] https://democrats.org/where-we-stand/party-platform/.

[8] https://democrats.org/wp-content/uploads/2018/10/2016_DNC_Platform.pdf.

[9] https://www.presidency.ucsb.edu/documents/2016-republican-party-platform.

[10] https://www.state.gov/wp-content/uploads/2020/08/RUSSIAN-REPORT_COMMISSION_UNALIENABLE_RIGHTS.pdf.  

[11] ‘U.S. Sanctions on Russia,’ Congressional Research Service (Jan. 2020), https://crsreports.congress.gov/product/pdf/R/R45415.

[12] Joseph R. Biden, Jr., “Why America Must Lead Again,” Foreign Affairs, March-April 2020, Why America Must Lead Again.

Страна: