Russian English

ОНК Москвы против Марины Литвинович

Валерий Борщев

Общественная наблюдательная комиссия Москвы по защите прав человека в местах принудительного содержания может лишиться одной из своих активных участниц – Марины Литвинович. За ее исключение из состава комиссии проголосовало большинство членов Московской ОНК.

Первые Общественные наблюдательные комиссии появились в России в 2009 году, вскоре после вступления в силу закона об общественном контроле. По идее, ОНК – это объединения энтузиастов, которые наблюдают за тем, что происходит в местах принудительного содержания, и защищают права заключенных. Но в последние годы в составы ОНК по всей стране попадает все меньше правозащитников. А тех, кто все-таки проходит отбор, как выясняется, могут легко убрать из комиссии. Именно такой сценарий сейчас развивается вокруг участия в ОНК Москвы Марины Литвинович.

В студии Радио Свобода – сопредседатель Московской Хельсинкской группы Валерий Борщев, один из авторов закона об общественном контроле, благодаря которому в России появились Общественные наблюдательные комиссии.

Валерий Васильевич, что изменилось за эти 12 лет, когда существуют ОНК? Действительно ли сейчас пытаются нивелировать всю эту идею?

Валерий Борщев: История закона об общественном контроле была непростая. Я впервые познакомился с этой системой в Англии. Там при каждой тюрьме существует Совет визитеров. Это человек пять-девять, которые находятся в тюрьме, у них есть ключи, они свободно заходят в любой отсек. Меня это поразило. Я вернулся в Москву, созвали рабочую группу. У нас были очень сильные члены группы – Сергей Пашин, Валера Абрамкин, Андрей Бабушкин и другие. Мы подготовили закон, и Дума приняла его конституционным большинством. Но правительство заблокировало его через Совет Федерации. Созвали согласительную группу (от Совета Федерации был Собянин, от Думы – я) и пришли к соглашению. По моему закону наблюдатели имели федеральный статус, то есть они могли зайти в любую тюрьму или колонию страны. Но в итоге этих переговоров все завязали только на регионах. Мы долго-долго пробивали – и слава богу, в 2008 году закон приняли. В первых созывах действительно было преимущество правозащитников. Вот было знаменитое "дело Магнитского".

Марьяна Торочешникова: Вы как раз тогда возглавляли первую Московскую наблюдательную комиссию.

Валерий Борщев: Да. Мы выдали заключение комиссии в интернет, послали в прокуратуру, президенту – всем. И молчание. Потом я спрашиваю замгенпрокурора: "Когда вы нам ответите?" – "Скоро ответим". И действительно, они вынуждены были провести расследование. Было следствие, мы там давали показания. Это в конце они все свели к двум врачам, а на самом деле в материалах следствия записаны все ужасы, все зверства, которые творили с Магнитским. Вот это их и напугало: если будут независимые наблюдатели, то нет никаких препон для расследования. Первый созыв прошел, второй созыв – мы сохранили большинство, в третий они уже стали проводить "своих". Но даже тогда там было много правозащитников.

А вот на четвертый срок я уже не мог попасть в Москву, поэтому пошел в областную комиссию, и тут они уже провели жесткий отбор. По моему закону членов Общественных наблюдательных комиссий должен был утверждать уполномоченный по правам человека: он знает правозащитников, он в курсе дела. А Сурков решил передать это своему детищу – Общественной палате. Это ни к селу ни к городу, Общественная палата абсолютно далека от правозащитников.

Марьяна Торочешникова: Ее считают симулякром.

Валерий Борщев: Мы договорились с Советом по правам человека при президенте: "Давайте вынесем поправку". И будут три действующих лица – это Общественная палата – треть, уполномоченный по правам человека – треть, СПЧ – треть. Но Общественную палату это не вдохновило, она это проигнорировала, и настолько, что меня, например, не включили в Московскую комиссию, хотя я подавал заявление. И вот пошло это вычищение. Они, например, ввели пункт (в законе этого нет), чтобы была рекомендация региональной Общественной палаты. Это значит, что региональная Общественная палата согласовывает людей с УФСИН, со ФСИН и производит фильтрацию.

Марьяна Торочешникова: А ФСИН, конечно, больше нравится, когда там только "свои", "удобные" люди.

Валерий Борщев: Конечно! И в прошлый созыв, когда туда не включили Лену Масюк и Любу Волкову, они подали в суд. Они его, конечно, проиграли, но там выяснились такие махинации, а члены Общественной палаты были не в курсе дела. Например, в Твери появился председатель комиссии Владимир Паламарчук, бывший надзирающий прокурор. Туда в колонию перевели Александра Шестуна. Мы часто ходили к нему. Он объявил голодовку. У него было очень плохо со здоровьем. Как-то позвонили Паламарчуку и сказали: "Мы хотели бы, чтобы вы его посетили". Он ответил: "Мне начихать на ваши "хотелки". Это записали на диктофон. Потом он все-таки пошел. А ему там стали говорить, что они спят в пуховиках, в камерах холодно. Он отвечает: "Я не могу измерить температуру". Стали говорить, что их пытают электрошокером, отсутствует журнал обращений и жалоб. Он не обратил на все это никакого внимания. Это даже не имитация, а противодействие общественному контролю! Общественная палата продемонстрировала полную несостоятельность в формировании Общественных наблюдательных комиссий и в руководстве ими. Когда они набросились на Литвинович, это был закономерный итог такой деятельности и того, что этим руководит Общественная палата.

Марьяна Торочешникова: Все-таки остается небольшой шанс, что Марину Литвинович не исключат. Другой вопрос: разве могут члены наблюдательной комиссии голосованием исключить человека из комиссии за интервью? И что это за претензия о "разглашении данных следствия", если у самого следствия никаких претензий к Литвинович не было? Насколько я понимаю, никакую подписку о неразглашении она не давала.

Валерий Борщев: В закон действительно внесли поправку (туда внесли много ухудшающих поправок) о том, что член ОНК не может разглашать данные следствия. К нам часто обращаются заключенные и что-то рассказывают. Понятно, что какие-то тайны следствия действительно должны быть тайной, но то, что отметила Литвинович, касается только прав человека, поэтому следователь и не высказал никаких претензий. А в ОНК Москвы решили идти впереди паровоза. Это очень тревожный симптом. Конечно, я рад, что так много людей выступило в защиту Литвинович. Может быть, это подействует. Но в целом, конечно, Общественная палата работает не просто на имитацию, а практически на уничтожение общественного контроля.

Марьяна Торочешникова: Кто от этого выиграет? Вероятно, Федеральная служба исполнения наказаний, которая будет жить спокойнее.

Валерий Борщев: Не совсем. Мы часто встречаемся, например, с первым заместителем директора ФСИН Рудым. Он всегда говорит: "Нам очень нужны наблюдатели, очень нужна информация". Например, Ангарск...

Марьяна Торочешникова: Это колония, где был бунт.

Валерий Борщев: Мы принесли ему эту информацию, постоянно приводили доводы, убеждали. Он слушал. И в итоге мы добились, что туда поехали проверяющие, и сотрудники там отстранены. То есть, в принципе, руководство Федеральной службы заинтересовано, во всяком случае, Рудый так говорит. Но на местах, естественно, все это стараются гнобить, потому что прекрасно понимают, что их ждет, когда вскроются пытки.

Марьяна Торочешникова: А заключенные поверили в наблюдателей, в наблюдательные комиссии?

Валерий Борщев: Конечно. Приходя, мы опрашиваем заключенных, и они говорят о своих проблемах. Но в Москве все-таки ситуация получше. Мы добились того, что пытки стали редким явлением. А в других регионах, как, скажем, в Тверской области, это норма.

Марьяна Торочешникова: А как это выглядит сейчас? Члены Общественной наблюдательной комиссии в регионе могут без предупреждения зайти в любую колонию?

Валерий Борщев: Конечно: в любую колонию, в любой отдел полиции без предупреждения. Никакого согласования, никакого специального разрешения не надо.

Марьяна Торочешникова: Были случаи, когда не пускали?

Валерий Борщев: Нет. Но иногда объявляли позицию "Крепость", когда закрывали отдел полиции, якобы туда никого не пускали – ни адвокатов, ни членов ОНК, хотя сами сотрудники входили, что есть нарушение режима "Крепость". Вот в связи с событиями протестного движения 23-го и 31 января такие случаи были.

Марьяна Торочешникова: Ева Меркачева, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы, рассказывала у меня в эфире о том, что довольно сложная ситуация была во время пандемии, когда все сидели на карантине, соответственно, невозможно было попасть ни в колонию, ни в следственный изолятор.

Валерий Борщев: Совершенно верно. Их теперь не пускают в камеры. Это очень серьезная потеря, потому что вызывать заключенного – это не лучший вариант. Это очень осложнило работу комиссий. Но я все равно оптимист, потому что, несмотря на все их происки, в ОНК Москвы семь человек правозащитного направления. Там только трое – известные мне правозащитники: Ева Меркачева, Люба Волкова и Марина Литвинович. А остальные четверо пришли как обычные наблюдатели, но загорелись идеей общественного контроля и встали на правозащитные позиции. То же самое происходит и в других городах, но далеко не во всех. Но все равно этот закон – угроза для тех, кто нарушает права человека, занимается пытками, давит на заключенных.

Марьяна Торочешникова: Соответственно, они будут прилагать все усилия для того, чтобы его нивелировать.

Валерий Борщев: Конечно. Поэтому наша задача сейчас – добиться того, чтобы убрать Общественную палату, лишить ее права формировать ОНК, а передать это право, по крайней мере, уполномоченному по правам человека.

Марьяна Торочешникова: А обычным людям должно быть до этого дело?

Валерий Борщев: Сознание народа меняется. В 90-е годы мы с Валерой Абрамкиным ходили – и в "Бутырке" сплошь и рядом были "пресс-хаты", а мы добивались их упразднения. Но реакция общества была более равнодушная, хотя в Думе приняли закон конституционным большинством. Я даже помню, как там выступали бывшие гэкачеписты, которые требовали, чтобы закон приняли. Они-то посидели в "Лефортово", узнали, что это такое. Сейчас, конечно, больше внимания к посадкам. А протестные акции 23-го и 31-го усилили интерес. 90 уголовных дел завели – это огромное число! Они же хватали произвольно. А условия, в которых содержались люди, были дикие, взять то же Сахарово. Людей держали в автозаках, морозили. Но сейчас общество все больше и больше начинает интересоваться ситуацией в тюрьмах. Люди понимают, что это может коснуться очень и очень многих, даже абсолютно невиновных.

Марьяна Торочешникова: Валерий Васильевич, с вашей точки зрения, кто сейчас должен вмешаться, чье слово должно быть решающим для того, чтобы, во-первых, Литвинович оставили в покое и в ОНК, а во-вторых, все-таки перестали давить на независимых членов наблюдательных комиссий?

Валерий Борщев: Пока не изменят законы и не лишат Общественную палату монополии на право формирования Общественных наблюдательных комиссий, бороться с этим злом невозможно.

Марьяна Торочешникова: Кто может принять такое решение?

Валерий Борщев: Только Госдума. Поэтому и надо, чтобы шли на выборы.

Источник: Радио Свобода, 11.03.2021

Фото: Роман Жуков / RFE/RL

Страна: